— Каким было начало Вашего творческого пути – почему мольберт и кисти?
— Я — одессит, и в нашем городе всегда было то, чем вдохновиться и на что посмотреть. С детских лет я начал рисовать: это и стенгазеты в школе, и «художка», так и продолжил всю жизнь. Родители, кстати, положительно относились к моему увлечению, а теперь уже и делу всей жизни, поощряли и помогали, как могли.
— А что мы имеем сегодня в Украине? То, как развивалось творчество на постсоветском пространстве и то, как оно развивалось, допустим, в Америке, в Европе – по одинаковой ли модели это всё идет, или нет? И если нет, то почему?
— Наше пространство, Восточная Европа, ранее Советский Союз, до этого Российская империя – это окраина Европы, до которой лишь изредка доходили искаженные осколки того, что происходило в искусстве настоящего Европейского мира. Так происходит и сейчас, ничего не изменилось. Тут – десятая вода на киселе от того искусства, которое происходит в мире, оно вне мирового контекста. Даже у тех, кто пытается что-то сделать, и даже едут туда и живут, всё равно ничего не получается. Мы в разных плоскостях, и, увы, это будет продолжаться ещё долго.
— Кого из наших художников-современников Вы бы назвали действительно значимыми? Есть ли вообще такие?
— Нет, в Украине их нет, как и в СНГ. Это отсталая окраина, которая пользовалась какими-то осколками и слухами от Запада, и создавала какие-то очень отдалённые интерпретации.
— Тем не менее, Вы и сами были в США долгое время…
— В Штаты я ездил со своими работами. Вообще, в 90-е годы я объездил всю Европу – это десятилетие у меня было плодотворным, выставки проходили везде: Париж, Лондон, Германия, Голландия. Кстати, ряд выставок был от горисполкома, ведь Одесса имеет множество городов-побратимов и со многими поддерживает дружественные связи. Была какая-то делегация, они решали свои вопросы, а параллельно была культурная программа, где я представлял свои работы. А с 2000 года я начал ездить и в Америку.
— А на выставках с людьми общались на английском, языком владеете?
— Нет. С этим всё плохо. Может, я в Америке и выучил бы английский, но, поскольку во время выставок в Украинском институте на 90% это была украинская среда, то я «розмовляв українською мовою. А для мене вона була рідною з дитинства, тож проблем з українською не було». И параллельно, особенно в 90-х, когда я был в Европе, везде много русских, так что и тут проблем не возникало. А так, в случае необходимости – мне помогали.
— Хочется думать, что художники, которые побывали с выставками за границей – это уже состоявшиеся в своей сфере люди, которые уважаемы, обеспечены. То есть, они уже «застолбили» своё место. Есть ли такая точка, до которой нужно дойти, после которой начинается слава?
— Слава зависит от ряда факторов – в основном, или ты художник, или ты ремесленник. У Рембрандта не было никакой славы, он был нищим. А кого рядом с ним поставить? Никого. Леонардо Да Винчи мыкался по квартирам, как и многие наши знаменитые деятели искусства. Так что, слава — это одно, а финансовые возможности – совсем другое. Чаще всего богатыми становятся люди-ремесленники, те, кто гонит «халтуру». Настоящее искусство ценится средненько, а авторы попсы становятся миллионерами. И её без счета, этой попсы.
— Вы говорите о нашем времени?
— Так было всегда. Например, Репин – это великий национальный художник. А в мировом плане он никто, очень посредственный мастер, на которого и обращать внимание не следует. Когда были лихие 90-е, то московская братия ездила по миру и на галереях, аукционах, скупала реалистическое искусство 19-го века. Оно стоило и 100 долларов, и 200, и 1000, в общем небольшие деньги. А потом стирали подпись, писали, например Шишкин, и уже продавали за миллионы.
— Не было соблазна тоже уйти в попсу?
— Нет, в моих работах всегда был смысл, внутренняя сущность. Искусство на протяжении всей своей истории всегда являлось идейным. Это только здесь, при «совке», сложилось ложное понимание, что социалистическое искусство не должно быть идейным, а наоборот отвлечённым.
Вообще, искусство всегда было злободневным, но не как публицистика, а как глубокий роман. Хороший роман отличается от плохого тем, что плохой роман – это попса, а хороший – он злободневный. Даже если автор берет историческую тему, все равно там нужна злободневность, пусть даже отголосок, а иначе и это станет просто исторической попсой.
— И как в картине проявляется злободневность? Например, художник-пессимист переносит свое видение мира на холст. Я сейчас говорю об эстетике и антиэстетике… И, вообще, можно и к картинам применять такой термин, как антиэстетика?
— Можно. Есть кич: это антиэстетика, это дурновкусие. Сейчас в моде создавать антиэстетику «от кутюр», это злободневно. Что в Америке происходит? Сбрасывают памятники, надругались над Вашингтоном, там сейчас уничтожают эстетику. А идея, которую они пытаются донести — и яйца выеденного не стоит. И среди протестующих лишь половина черные. Может быть, белых даже больше. Там нет расизма. Это просто люмпены, которые вышли крушить эстетику, вот и всё.
— Как на это, по Вашему мнению, должна реагировать интеллигенция? И вообще, должна ли она на что-то реагировать?
— Обязана. Интеллигенция – это не русское понятие, которое подразумевает какую-то воспитанность, одухотворенность. Интеллигенция – это значит развитый человек.
— Существует ли на данный момент в искусстве некая напряженность, или, возможно, она была всегда?
— В искусстве нет никакой напряженности. Это было в конце 19-го, может быть, в начале 20-го века. Да еще во время фашизма или при советском строе, когда боролись с «дегенеративным искусством». Больше никаких серьёзных волн напряженности не было.
— Как Вы считаете, сегодня те художники, которые пытаются выражать себя, свою позицию, они делают это, опираясь на тренды или пытаясь быть в тренде?
— Наши художники делятся на два лагеря: так называемые контемпорари (современные) и традиционные. Последние опираются на 18-й, 19-й века, они создают «салон» – картинку, которую делали и 150, и 200 лет назад, у них в голове не хватает идей. Они берут то, что было актуально тогда. А вторая группа, контемпорари, делает в меру своего таланта актуальное искусство — то, что созвучно времени. Но поскольку Украина находится за гранью настоящей цивилизации, то здесь что есть, то есть. И всё равно, эти художники пытаются делать философию. Вот, скажем, Ройтбурд — он один из лучших в этом плане в Украине, он всё делает со смыслом, с идеей. И, если в некоторых его работах есть антиэстетика, то, пожалуйста, это современная мода, которая «за» эту антиэстетику. Ройтбурд делал подобное ещё в 90-х, а в тренды это вышло только сейчас.
— Что Вы считаете удачной работой?
— Это как в литературе, один роман выходит удачным, другой — неудачным. В чем разница? И тот, и другой одного и того же автора, один почерк. У того же Пушкина, условно говоря, только 30% стихотворений удачных, 30% посредственных, а 30% можно выбросить.
— Вы можете своё творчество разделить на периоды?
— Когда у меня был церковный период, я занимался традиционным искусством. В основном были пейзажи и натюрморты. С девяностых-двухтысячных, в силу активной жизни, выставок и прочего, я постепенно начал переходить в контемпорари.
— Мы наслаждаемся вашими картинами у нас в офисе уже третий месяц – расскажите об этих работах. На вас влияли другие художники?
— Я бы, в принципе, хотел, чтобы на меня кто-то повлиял. Но, увы. Я в целом ориентировался на глубокие тренды, которые несли художники, скажем, Сезанн, Моранди, ведущие мировые имена. У них в натюрмортах — просто глубинная философия.
Ведущие художники, занимавшиеся натюрмортом, начиная с голландского или испанского натюрморта, они все глубоко мировоззренческие, глубоко философские. Это не просто лимон, или бокал с вином, там целая философия, и это все очень обосновано и наглядно продемонстрировано. Мы живем в мире вещей, в гуманитарном мире. Гуманитарность – значит разумность, и мир, в котором человек живет, состоит из предметов. Как рыба в воде: вытяни её из жидкости, и она умрет. Вот так же и человек: если он не будет питаться гуманитарным окружением, как рыба водой, он исчезнет как гуманитарий и превратится в животное.
— С Вашей точки зрения, как мастера, в обучении молодых художников нужно опираться на эпоху Возрождения либо ориентироваться на тех, кто рядом и сейчас?
— Когда жил Леонардо да Винчи, к нему со всей Европы приезжали посмотреть, поучиться, пожить рядом, как можно больше от него напитаться. Потому что искусство во все времена было современным и чтобы понять современность, надо было приехать к тем художникам, которые её поймали и отобразили, а уже от них принять этот импульс. То же самое и сейчас, так как самому разобраться в современности не так просто.
— Вы говорили, что у Вас был период, когда религия отображалась в вашем творчестве?
— Нет, наоборот. Я с ранней юности был погруженным в размышления, смысл жизни меня еще лет в 14-15 интересовал… Поскольку я не увидел смысла в том, что нас тогда окружало (пионеры, советское воспитание и т.д.), я решил, что буду катиться «по накатанной». Позже, лет через пять, когда я накопил книжных знаний, философии, я увидел, что смысл, оказывается, есть, просто о нем не говорят, он затирается. Кстати, и сейчас в области искусства такая же ситуация. Взять любое учебное заведение на территории СНГ – никто не учит искусству как таковому, его смыслу. Все учат технике — нарисуй и всё. Да, ты овладел техникой, а дальше что? Люди выходят абсолютно безграмотными. Человек сможет нарисовать портрет, но он пустой, там ничего нет. Молодым художникам необходимо изначально создавать мировоззрение, понятие мира, но никто этого никогда не делал и не делает сейчас. А на Западе это делается — во всяком случае, в учебных заведениях по искусству.
— Наверное, это не случайно. Может быть, для того, чтобы легче было управлять людьми?
— Смотрите, у нас был Порошенко с лозунгом: «Мова, армія, віра». Это мировоззрение, это основа, фундамент. А что у Зеленского? Ничего.
Взять Америку — это национальное государство, это нация. У европейцев тоже самое. К примеру, «Франция для французов» – там этот слоган везде висит, на границе его сразу видишь. Если страна не национальная, она распадается, это анархия. Чем она живет, для чего она живет? В таком случае это не нация, а просто толпа народа, где будет главенствовать люмпен.
— А почему наблюдается такая тенденция по всему миру? Просто люмпены всего мира объединились?
— Откуда появилось 75% за Зеленского, кто это такие? Это люмпены. Если Америка страна развитая, образованная, и там люмпена в процентном соотношении не так уж и много, то в Украине, оказывается, его 75%. Пусть ты закончил институт, пусть 10 докторских степеней имеешь, а ты все равно люмпен, поскольку образование не пошло тебе на пользу. Ты хочешь не создавать, а разрушать. К примеру, в России есть Вассерман: он всё знает, энциклопедия столько не знает, сколько он – но это тоже абсолютный люмпен. Россия вообще люмпенская страна, если убрать там жесткий режим – начнется такое…
— Тогда можно сказать, что по той же аналогии развивается и искусство, правильно? Вообще, ментальность присутствует в искусстве?
— В какой-то степени присутствует. Но искусство – это визуальная философия, поэтому ментальность у кого-то больше, у кого-то меньше. Скажем, какая ментальность у Леонардо да Винчи? По большому счету, её нет — у него очень глубокие работы, где погружаешься в основу философии, в смысл жизни, который у него присутствует как ментальность. А у многих нет глубокой ментальности. Художник – социальный философ, он должен отображать тренды цивилизации. Так было всегда.
— И напоследок, небольшой блиц. Вы предпочитаете готовить самостоятельно или ходить в рестораны?
— В рестораны не очень люблю ходить, и готовить не люблю. Перебиваюсь, как придется, это неважно.
— Вам больше ближе вегетарианцы или мясоеды?
— Серединка. Иногда чуть-чуть мяса, иногда чуть-чуть овощей.
— Мясо, или рыба?
— То же самое, половинку того, половинку того.
В семье должен быть матриархат или равноправие?
— В семье должно быть единовластие. Кто умнее – тот должен править.
— Ваше отношение к плохим привычкам – алкоголь, никотин, наркотики.
— Резко негативное, я же церковный человек.
— А к гомосексуализму?
— У меня мировоззрение христианское, думаю, ответ очевиден.
С художником беседовал коллектив редакции «Одесса-медиа».
